Журнал «Камуфляж» продолжает публикацию интервью с первыми командующими видами Вооруженных сил Украины. Сегодня наш гость - генерал-полковник Михаил Алексеевич Лопатин. В мае 1992 г. ему было доверено возглавить Войска противовоздушной обороны, а три года спустя - вновь создаваемые Войска воздушной обороны Украины.

    Лопатин Михаил Алексеевич, генерал-полковник (1995 г.). Родился 1 июля 1940 г. в с. Свобода Кличевского района Могилевской области (Белоруссия).
    Образование: Даугавпилское военное авиационное училище (1961 г.), Минское зенитное ракетное инженерное училище (1970 г.), Военная академия ПВО Сухопутных войск (1984 г.).
    В 1961-1988 гг. проходил службу на различных командных должностях - от офицера наведения зенитного ракетного дивизиона до командира корпуса ПВО. В 1988-1989 гг. - начальник штаба, а с августа 1989 г. - командующий 8-й отдельной армией ПВО.
    27 мая 1992 г. назначен командующим Войсками ПВО Украины. С апреля 1995 г. по апрель 1996 г. - командующий войсками Воздушной обороны Украины. С июня по ноябрь 1996 г. - первый заместитель начальника Академии ВС Украины. В апреле 1997 г. уволен в отставку.
    Участник боевых действий (Куба, 1962 г.). Кандидат военных наук. Награжден орденами «За службу Родине в ВС СССР» II (1978 г.) и III (1987 г.) степени, орденом «Александра Невского» (1991 г.), медалью «За отвагу» (1964 г.), 38 другими медалями, почетными грамотами Верховного Совета УССР (1988 г.) и Верховной Рады Украины (2007 г.). Живет в г. Киеве.
    - Михаил Алексеевич, Ваше детство пришлось на военные и первые послевоенные годы. Чем запомнилось то время?
    - События военного периода, по понятным причинам, сохранились в моей памяти лишь отдельными эпизодами. О том времени я, в основном, знаю по рассказам родителей... Мой отец 1913 г. рождения, срочную он отслужил еще в конце 1930-х годов. После демобилизации женился, родились дети - вначале моя сестра, а через год и я. Когда началась Великая Отечественная война, отца в армию призвать не успели - в течение первых двух недель войны наш район был оккупирован немцами.
    Как непросто пришлось моим родителям в тех условиях, объяснять, я думаю, не надо. Отец и оба деда ушли в партизанский отряд Изотова, и мать осталась с тремя детьми на руках (в 1942 г. у меня родился брат). Тяжелое, голодное было время. Если бы не картошка да крапива - не знаю, как бы мы и выжили... Когда Белоруссию освободили от фашистов - отца призвали в Красную армию. На фронте он получил тяжелое ранение в ногу, год провел в госпиталях, в 1946 г. возвратился домой...
    Мне хорошо запомнилось, как весной 1944 г. неподалеку от нашей деревни остановилась какая-то советская воинская часть, и мы, детвора, побежали смотреть ее лагерь. Весь день крутились рядом с солдатами и офицерами, а вечером, когда собрались домой, кто-то из тыловиков дал нам по буханке свежеиспеченного хлеба- кирпичика. И сегодня помню ту радость, с которой нес этот хлеб домой. Мать потом вспоминала, что после этого знакомства с военными я сказал родным: «Когда выросту - стану офицером. Буду всех вас защищать!».
    - Герой Советского Союза генерал-лейтенант Лопатин не из числа Ваших родственников?
    - Нет. Он однофамилец. Кадровым военным был младший брат моего отца - Михаил (меня назвали в честь него). Он окончил пограничное училище, служил на Дальнем Востоке, а затем - перед войной - его назначили начальником одной из застав на западной границе СССР. Позже родственники получили извещение, что он геройски погиб в первые дни боев... Красная армия принесла нашему народу победу, и в послевоенные годы ее солдаты и командиры вызывали всеобщее уважение. Это во многом повлияло на мое решение стать офицером.
    - Судя по датам в Вашей биографии, в военное училище Вы поступили не сразу...
    - Да, вначале попытался стать студентом Днепропетровского строительного института, но на экзаменах не добрал одного балла. Мне тогда предложили учиться в другом вузе, но я отказался - раз не получилось стать строителем, значит не судьба.
    - А с какими оценками Вы окончили школу?
    - В аттестате у меня по всем предметам, кроме одного, были отличные оценки. Я шел на золотую медаль, но на нее претендовал и сын директора нашей школы. И вот чтобы отодвинуть «конкурента», мне поставили тройку по немецкому языку, хотя я знал его ничуть не хуже других учеников нашего класса. Учеба мне всегда давалась легко, читать научился еще до прихода в 1-й класс. Впоследствии я с золотой медалью окончил академию, да и диплом об окончании Минского зенитного ракетного инженерного училища у меня с отличием.
    - Почему же после школы Вы поступали в институт, а не сразу в училище?
    - Родители, натерпевшись в войну, хотели, чтобы у меня была мирная, гражданская профессия. К тому же в Днепропетровске жил брат матери, и родители рассудили, что на первое время мне будет где остановиться, будет кому поддержать. В нашей семье к тому времени было уже семеро детей, жили мы очень скромно, и на большую помощь со стороны родителей мне рассчитывать не приходилось. Однако к тому времени, когда я приехал в Днепропетровск, брат матери переехал в другой город. В институт поступить не удалось - пришлось возвращаться домой. Год проработал в колхозе, и в августе 1958-го поступил в Даугавпилское военное училище.
    - Каких специалистов оно выпускало?
    - Тогда это было техническое училище, готовившее офицеров для дальней авиации. Я, в частности, прошел обучение как штурман-оператор самолета Ту-22 и после выпуска был распределен в авиаполк, стоявший в Запорожье. По прибытию к месту службы выяснилось, что самолетов такого типа на вооружении полка пока нет. Производство Ту-22 к тому времени было приостановлено - ставка в то время делалась на ракетные войска, а авиацию резко сокращали. Около двух месяцев я прослужил в этом полку, а затем меня направили в Днепропетровскую бригаду ПВО на должность офицера наведения одного из зенитно-ракетных дивизионов С-75.
    - Без переподготовки?
    - Без переподготовки... О комплексе С-75 я не имел и малейшего понятия, но раз назначили - надо осваивать. Стал читать инструкции, формуляры, наставления, расспрашивал коллег и через полгода я был готов к выполнению учебно-боевых стрельб.
    - В дивизионе был какой-то тренажер, позволяющий проводить соответствующие тренировки?
    - Это было предусмотрено конструкцией комплекса, так что у меня была возможность приобрести необходимые навыки. В мае 1962 г. мы выехали на полигон в Среднюю Азию. Там я успешно справился со своими обязанностями - все учебные и боевые цели были поражены. А спустя месяц - в июле - наш дивизион был направлен на Кубу.
    - Как Вас ориентировали по поводу предстоящей командировки?
    - Вначале никаких разговоров на эту тему не было. Но мы чувствовали, что впереди нас ожидает что-то серьезное - перед поездкой на полигон был произведен очень тщательный отбор личного состава, в результате которого, по сути, и был сформирован новый дивизион. После проведения стрельб мы возвратились в Днепропетровск и уже оттуда убыли в Никополь, где шло формирование нового зенитно-ракетного полка. По обстановке стало понятно, что нам предстоит поездка в какие-то дальние края. Но куда именно - неизвестно. Режим секретности тогда был очень жестким. Нам, например, запретили переписку, а те письма, которые я отправил родным еще до запрета, пришли к ним только в конце 1962 г., когда кризис на Кубе уже завершился.
    За два дня до отъезда нам объявили, что нашему полку предстоит участвовать в учениях «Анадырь». Выдали северное обмундирование, утепленные палатки, печи, тулупы. Звучит анекдотично, но когда три года спустя я уезжал с Кубы, за мной все еще числились зимние рукавицы. Пришлось договариваться с тыловиками, чтобы их списали.
    Неподалеку от Херсона наш и еще один дивизион погрузили в трюм теплохода «Омск». Ближе к продольной оси судна установили оборудование и технику, вдоль бортов - трехъярусные нары для личного состава. Только командиру полка полковнику Мясаченко Павлу Ивановичу выделили место в одной из кают (он и командир нашего дивизиона подполковник Тищенко Григорий Иванович были участниками Великой Отечественной войны).
    Условия перехода были очень тяжелыми. Особенно когда начались облеты судна американскими самолетами и люки трюмов в светлое время суток стали закрывать. В трюме и без этого было несладко - духота, сумрак, замкнутое пространство, а тут и вовсе стало невыносимо. На палубу разрешалось выходить только ночью, и то небольшими группами под командой офицера. От жары часть взятых нами продуктов быстро испортилась. К тому же постоянная духота и качка отбивали аппетит. Многие заметно похудели, ослабли. Я сам за две недели плавания потерял одиннадцать килограммов веса.
    Много лет спустя - в 1995 г. - я в качестве командующего украинскими ПВО побывал в США. Во время этой поездки один из американских генералов рассказал мне, что они однажды попробовали применить советский опыт переброски войск в трюмах гражданских судов, но их попытка провалилась. Американские солдаты смогли выдержать в подобных условиях только два дня, а затем стали требовать выпустить их наружу, устроили стрельбу в перекрытия трюмов.
    - Сегодня уже известно, что о курсе на Кубу личному составу сообщали после прохождения Гибралтара. Как это было воспринято в вашем дивизионе?
    - Спокойно. Никакого ропота. До этого в разговорах звучали предположения, что можем оказаться как на Кубе, так и в Индонезии (в тех краях тогда тоже было неспокойно), так что внутренне мы уже были готовы к такому повороту событий. Среди солдат срочной службы было много старослужащих - тех, кто отслужил полтора-два года, но и они не возмущались, хотя понимали, конечно, что их увольнение в запас может задержаться. Я объясняю такое зрелое поведение людей той большой воспитательной работой, которая проводилась в те годы в Советской армии.
    - Общаясь с одним из ветеранов Карибского кризиса, услышал от него: «Хорошо, что мы, мотострелки, даже не догадывались о размещении на Кубе советских баллистических ракет. Нервы в те дни и так были на пределе, а тут еще, оказывается, существовала реальная угроза начала ядерной войны!». Вы тогда что-то знали об этих ракетах?
    - Да, знал. Наш зенитно-ракетный дивизион прикрывал позиции дивизиона ракет Р-12, который располагался километрах в 4-5 км от нас... Нет ничего удивительного, что о ракетах тогда знали немногие - режим секретности соблюдался очень строго и на всех уровнях. В 2002 г. в Киев приезжал один из разработчиков операции «Анадырь» генерал армии Грибков. Так вот он рассказывал, что с целью исключения утечки информации о предстоящей операции «Анадырь» все документы, связанные с нею, писались в Генеральном штабе от руки, и допущены к этой работе были только три сотрудника включая самого генерала Грибкова.
    Ни загранпаспортов, ни командировочных удостоверений нам не выдавали. На Кубу мы ехали в гражданской одежде, а военная форма была уложена в чемоданы. Ее предполагалось надеть после официального объявления о создании на Кубе группы советских войск. Но еще до этого -14 октября 1962 г. - американцы обнаружили на острове советские ракеты, и после этого, как говорится, в воздухе запахло порохом.
    - Для подразделений ПВО самым напряженным, видимо, был день, когда советские зенитчики сбили над Кубой американский самолет-разведчик 11-2...
    - Да, его поразил дивизион Волгоградской дивизии. Она прикрывала восточную часть Кубы, а наша Днепропетровская дивизия - западную. Американские самолеты и до этого постоянно летали над островом. Кубинская зенитная артиллерия вела по ним огонь, нам же это запрещалось и мы ограничивались только сопровождением целей. А 27 октября и нам разрешили применять оружие (правда, позже это решение было признано поспешным). Мой напарник в те дни тяжело болел (он был в возрасте, прибыл к нам с Дальнего Востока и все никак не мог адаптироваться к тропическому климату - его потом отправили в Советский Союз), и мне пришлось более трех суток провести в кабине наведения. Сержанты и солдаты сменялись каждые 12 часов, а меня заменить было некем. Вся аппаратура тогда работала круглосуточно, дизеля запущены, одно нажатие кнопки - и ракета пойдет к цели. Настроены мы были решительно.
    - Как показал себя комплекс С-75 в условиях тропиков?
    - Техника показала себя с самой лучшей стороны. Впоследствии мы передали ее кубинцам, научили их пользоваться этим оружием... Перед новым 1963 г. стало известно, что за успешное выполнение поставленных задач в период октябрьских событий командира нашего дивизиона наградили орденом Красной Звезды, а меня - медалью «За отвагу». Впоследствии мне еще не раз вручали и ордена, и медали, но эта боевая солдатская медаль и сегодня вызывает у меня особенную гордость...
    На Кубе я провел без малого три года, а когда возвратился в Советский Союз - поступил в Минское зенитное ракетное инженерное училище (оно было на правах академии). После его окончания получил распределение в Херсон на должность заместителя командира дивизиона комплекса С-200. Служба на новом месте пошла достаточно успешно, и через 5 месяцев я был назначен командиром дивизиона С-75, который дислоцировался в Голопристанском районе в 4-х километрах от села Збурьевка.
    Ситуация в дивизионе оказалась непростой. Он уже полгода был без командира (его направили советником в Египет), и уровень дисциплины солдат и сержантов заметно упал. Пришлось засучить рукава и наводить порядок на всех направлениях. Чтобы добиться четкого выполнения распорядка дня, я, например, каждое утро приходил в дивизион на подъем и затем бежал вместе с подчиненными кросс до того самого села и обратно. Первые два месяца я финишировал первым, а потом и солдаты стали подтягиваться. Лучших - поощрял, нерадивых - наказывал. Мне удалось правильно настроить офицеров и сержантов - постепенно ситуация в дивизионе стала налаживаться. Через полгода мы выехали на полигон в Среднюю Азию. Там успешно отстреляли по крылатой ракете - скоростной малоразмерной цели. Через год - еще один выезд на полигон и тоже удачный. Со временем меня выдвинули на должность начальника штаба полка, который стоял в Кишиневе. И на этой должности служба у меня складывалась успешно. Вот так пошло, и пошло: каждые 2-3 года меня повышали в должности, я досрочно получил звание подполковника, заочно окончил академию ПВО Сухопутных войск. В 1988 г. меня назначили начальником штаба 8 армии ПВО, а год спустя, в сентябре 1989 г. - ее командующим. В то время самую обширную территорию прикрывала Хабаровская армия ПВО, а 8-я была самой большой по численности войск.
    - У Вас, наверное, были какие-то свои секреты такой успешной карьеры?
    - Мой секрет в целенаправленности и максимальной собранности в работе. В умении планировать и добиваться выполнения поставленных целей... Став офицером ПВО, надо быть готовым отвечать за принятые тобою решения. Все ситуации, конечно, предусмотреть сложно, но если механизм боевого дежурства, повседневной учебы хорошо отлажен, действия подразделений заранее продуманы - все это сработает и в экстремальных ситуациях.
    Вспоминается, как в период, когда я командовал 49 корпусом ПВО, Генеральный штаб внезапно поднял по тревоге Донецкий полк. В пакете, который вручили командиру части, было написано: «Произвести отмобилизование полка кадров в составе 4-х огневых и технического дивизионов, командного пункта полка, подразделений обеспечения». И все это по штату военного времени! Примечательно, что тревогу объявили в субботний день, да еще и накануне Пасхи. На призыв с гражданки личного состава отводились одни сутки, после чего полку предписывалось убыть в Среднюю Азию (для этого были заказаны 5 эшелонов) и выполнить там боевые стрельбы.
    Я в это время учился на курсах при Академии ГШ и находился в Москве. И вот утром 11 апреля 1984 г. раздался звонок командующего 8-й армией ПВО генерала Прудникова (тогда у нас, командиров войск ПВО, уже появились первые советские мобильные телефоны, они были размером с полевой телефон ТА-57): «Срочно вылетай в Донецк! С начальником академии я уже договорился. Самолет за тобою выслан».
    Командир Донецкого полка Виктор Иванович Ткаченко был только недавно назначен на должность, но в сложившейся обстановке действовал правильно и к моему прилету успел многое сделать (сейчас он генерал-лейтенант, руководит университетом Воздушных сил в Харькове). Говорю ему: «Пока идет отмобилизование - расконсервируйте и проверьте всю технику», а сам поехал к военкому Донецка полковнику Великохатько. Тот сразу сориентировался в обстановке - тут же связался с руководством города и ему выделили 300 такси для оповещения и доставки приписников (все-таки власть тогда была сильной!).
    - А сколько специалистов надо было призвать с гражданки?
    - Около 900. Таксисты привезли с запасом - тысячу. В пасхальный день! Из этих людей мы отобрали тех, кто нам больше подходил (на 20% полк разрешалось комплектовать кадровым составом), переодели в военную форму, закрепили за ними технику, оружие. Ровно в 15.00 началась погрузка в эшелоны.
    На полигоне полк относительно неплохо отстрелял: из 4-х скоростных мишеней три были сбиты. Так что этот экзамен мы выдержали успешно. И что примечательно, за все три недели, пока проходили эти учения, ни одного серьезного нарушения, ни одной травмы. Так удачно все сложилось. И таких внезапных вводных, подъемов по тревоге за мою службу было немало. Профессия офицера войск ПВО такова, что расслабление недопустимо. Находится в постоянном напряжении, конечно, нелегко, но когда задуманное получается, ты видишь позитивные результаты своей работы - это приносит чувство удовлетворения, согревает душу. Немаловажно и кто твои командиры. Мне в этом отношении повезло - это были порядочные, толковые, грамотные руководители, у которых было чему поучиться.