ПОЧЕМУ МЕНЯ ЗВАЛИ МАЭСТРО
- "Эскадрилья героев", в которой я был командиром, прославилась тем, что в ней из 14 летчиков 11 были героями! Это о нас сняли фильм "В бой идут одни "старики". В фильме показывается начало моей карьеры в образе Александрова - "вечного дежурного по аэродрому", которого сперва за летчика не считали и звали Кузнечиком. Но потом, когда налетел вражеский самолет и все бросились врассыпную, а Кузнечик не растерялся и на первом попавшемся истребителе взлетел и сбил этот страшный подарок с неба, его зауважали и зачислили в "старики"! Это, кстати, соответствует тому, как сбил первый самолет врага я сам.
Продолжение моей карьеры отображено в образе Маэстро. Действительно, мой позывной был "Маэстро". Почему Маэстро? Так прозвали меня в полку сперва за мои занятия на земле, а потом за то, что я делал в небе. На земле я руководил джаз-оркестром в художественной самодеятельности полка. И был этим очень знаменит. Но однажды моя эскадрилья в небе над Днепропетровском устроила немцам такой "небесный джаз" (мы сбили тогда 10 самолетов, и три из них - я), что мой заместитель Герой Советского Союза Серега Глинкин прямо в воздухе обратился ко мне (к тому времени нас уже всех радиофицировали): "Командир, можно мы запоем?" Ну настроение у меня было сами понимаете какое, и я сказал: "Давай!" И вот в боевом эфире наш небесный хор запел: "Ой, Днипро, Днипро, ты широк-могуч..." Пропели мы эту прекрасную песню от начала до конца. И вдруг земля таким милым женским голосом говорит: "Большое спасибо, маэстро!" Я, конечно, заулыбался и спрашиваю: "Это за что? За концерт или за бой?" И тот же милый голос прошептал: "И за то, и за другое..." Вот такая была у нас "поющая эскадрилья"! Не случайно сам Утесов на личные сбережения подарил нам два истребителя, назвав их "Веселые ребята".
"ЛАВОЧКИН" ИЛИ "МЕССЕРШМИТТ"?
- Какие преимущества были у наших, а какие у немецких самолетов в годы Великой Оте-чественной войны? Сравните наиболее известные модели!
- Я летал на трофейном "Мессершмитте-109-F", но в основном воевал на истребителях ЛаГГ-3, Ла-5 и Ла-7. Летал и удивлялся, как "Мессершмитт" в воздушном бою от меня мог уйти... или догнать. Этот вопрос мы задавали генеральному конструктору Семену Лавочкину: "Как же так? У меня по инструкции на Ла-5 скорость 600 км/час, а у "Мессершмитта" - 400 с чем-то. И он от меня уходит..." Лавочкин нас выслушал и обещал разобраться. И спасибо ему, что обещание свое выполнил.
Что касается вооружения, то сами немцы, попавшие в плен, говорили, что оно у нас сильнее, особенно на ЛаГГ-3, где, во-первых, была пушка через редуктор мотора, во-вторых, два крупнокалиберных пулемета и два обычных. К тому же, скажем, наш полк летал в очень плотном боевом порядке. И это придавало ему неуязвимости. А вот отставшего от требований времени Як-1 немцы не боялись и бросались на него, как вороны на цыплят.
Были у "Мессершмиттов" и слабые стороны. Например, в воздухе он отличался легкостью управления. Зато на земле у него были проблемы. В отличие от наших неприхотливых "Лавочкиных" взлетать он мог строго по ветру, а садиться обязательно против ветра. Приходилось поэтому перед посадкой и особенно перед взлетом дополнительно разворачиваться в нужном направлении. Однако сделать это было непросто из-за узкого шасси. Наши же "Лавочкины" имели широкие шасси и могли взлетать, садиться и разворачиваться как угодно и где угодно, иногда даже на болотистой местности. Для "Мессершмиттов" же обязательно требовалась хотя бы немного подготовленная взлетная полоса.
- Что было лучше у немецких и что лучше у наших летчиков?
- У нас хоть и стояло радио¬оборудование, мы им почти не пользовались. Потому что оно явно уступало немецкому. Немецкое представляло собой нормальные рации, работающие и на прием, и на передачу. У нас же завод выпускал серию из 10 самолетов с 10 приемниками, а передатчик был на всех один, скажем, на "десятке". И эта "десятка" не обязательно оказывалась в распоряжении командира, поскольку ее летные качества не всегда были на уровне командирских задач. Ну и какой тогда в ней был толк? Поэтому чаще мы применяли собственное изобретение, так сказать, "немое радио". Это значит: мы жестами рук, мимикой и особыми движениями самолета на расстоянии видимости разговаривали друг с другом так, как это делают немые люди.
Можно позавидовать, как была развита и усовершенствована эта система у летчиков. Некоторые по губам читали слова. Помню, сидим я и мой ведомый в гостинице "Националь" (была командировка в Москву). И вдруг он говорит: "Командир, а нас... вон те девушки приглашают сегодня на свидание на такую-то улицу". Я: "Откуда ты это знаешь? Ты же от меня не отходил". А он: "Да вот..." И показывает на пальцах название улицы...
Немецким же летчикам радио очень помогало. У них каждый самолет был оснащен приемопередатчиком. А это все-таки, что ни говори, не наше "немое радио".
Что касается "техники вождения" самолета, то тут мы немцам не уступали. Как говорится, голь на выдумку хитра. Немецкие технические преимущества иногда с лихвой перекрывались в небе нашим "чкаловским акробатизмом", чего немцы, чаще всего действовавшие по инструкции, не делали, да, наверное, и не хотели делать. Вот мы их и обыгрывали и в конце концов почти по всем статьям обыграли.
Фашистские асы не гнушались приписками
- Как же это почти по всем статьям? По главной, по сбитым самолетам, они ведь первые! И намного вас обошли. Правда, я слышал, что и у вас, и у них были приписки...
- Чтобы быть убедительным, построю ответ на личном примере. Когда я вел воздушный бой, я не вел его на виражах, как чаще всего учили инструкторы, потому что тягаться с "мессером" И-16 было бесполезно. Любой бой я сразу переводил на "вертикаль", чему научил меня, слава богу, и ныне здравствующий летчик-испытатель Герой Советского Союза Иван Федоров. На "вертикали", т. е. на горке, "Мессершмитт" догнать меня не мог. Мой мотор был мощнее. Поэтому, когда ни с того ни с сего у меня в хвосте оказывался немец, я "переламывал" машину - а "Лавочкин" делал это легко - и уходил вверх, сразу получая огромное преимущество. "Мессер" проскакивал от неожиданности мимо, и, пока он старался организовать набор высоты, я уже успевал перевернуться и, зайдя с хвоста, мог расстреливать его в упор. Именно так я сбил большинство самолетов!
...Больше всего обвиняли в приписках наших летчиков. И они, конечно, имели место. Но гораздо больше занимались приписками немцы. У них это было возведено даже в ранг "политической статистики". В этом я разобрался, когда стал встречаться с бывшими асами люфтваффе в непринужденной обстановке.
Сбитый мною 5-й летчик Германии, командир 52-й воздушной эскадры Бартц на допросе рассказывал, как он сбил более 250 самолетов. Тогда я у него спросил:
- Сколько у вас боевых вылетов?
- Столько-то.
- А сколько боев?
- Вот столько...
Получалось, что в каждом бою он сбивал не менее пяти самолетов. Начали считать: сколько самое меньшее понадобилось бы для этого горючего, снарядов, патронов, времени, наконец элементарного количества наших самолетов, одновременно находящихся в небе именно в данный момент в данном месте... Концы с концами явно не сходились. Бартц понял, что не на того напал. И сам урезал свои результаты раз в пять!
Вот один пример разоблачения огромных немецких приписок, разработанных в пропагандистских целях ведомством Геббельса. Как у барона Мюнхгаузена - одним выстрелом пять самолетов! Главное: у нас в помине не было столько самолетов, сколько, если обобщить все немецкие результаты, насбивали их пилоты люфтваффе по германским данным. Правда, многие из них потом признавались, что вели счет сбитым самолетам еще со времен войны в Испании, затем в Польше, Англии, Франции и т. д. Засчитывались ими и самолеты, уничтоженные на аэро¬дромах в момент внезапного нападения, особенно в первые часы войны с СССР. Наши же летчики считают только то, что сбили (!) в небе (!) за годы Великой Отечественной войны.
Такая война немецких пропагандистов с целью психологического воздействия на противника и на весь мир не имеет никакого отношения к истинному положению дел в воздушных сражениях Великой Отечественной войны. Такая вот "немецкая воздушная арифметика"! Вот настоящая цена немецким заявлениям, в том числе заявлению их лучшего военного летчика Хартмана, который хвастался: дескать, сбивал русских, как гусей на охоте. Но если мы были такие "лопухи", почему они, выигрывая с таким разгромным счетом, в конце концов проиграли?! А насчет "охотника на гусей" Хартмана, с которым мы тоже встречались, замечу: лучше бы он рассказал, как эти "гуси" его самого девять (!) раз сбивали!
Другой формой официально одобренных германским командованием приписок было то, что оно считало не сбитые самолеты, а так называемые "победы". Это немецкие асы (а я вполне владею немецким и английским) мне сами рассказывали. Допустим, если группа из 12 истребителей сбивала 3 самолета, то каждому члену группы записывалось по 3 "победы", что в общей сложности означало 36 "побед", которые со временем без особых объяснений фантастически превращались в 36 самолетов... Вот такая замечательная была у них арифметика! А еще говорят: педанты!
Я уже во время войны начинал понимать, что что-то у них нечисто на этой кухне. Прозрение обозначилось после того, как 26 августа 1942 года я сбил под Сталинградом правнука Бисмарка, легендарного Графа, которого взяли в плен и допрашивали в моем присутствии. На допросе Вильгельм Граф заявил, что уничтожил более 200 самолетов. Я спросил:
- А ты когда войну начал?
- В конце 39-го...
- Как же ты, - удивился я, - за два с половиной года уничтожил более 200 самолетов?
- А я только за первый день сбил 9 штук.
- Почему не 10?
- Патронов не хватило...
(Прямо как в анекдоте про Чапаева.) Потом Граф пояснил, что это были ТБ-3, т. е. ему повезло налететь на незащищенные бомбардировщики, на этот "летающий сарай", где даже обычного пулемета нет, не говоря уже о том, что его скорость 160 км/час. Можно было издеваться и сбить даже больше десяти...
Еще Граф сказал, что он первый из немцев уничтожил больше ста самолетов. Я думаю, подобная статистика по тихоходным бомбардировщикам и аэродромным целям не имеет ничего общего с результатами воздушных сражений между хотя бы примерно равноценными самолетами.
...Разумеется, были и у нас приписки. Но нередко без всякого умысла. Причины были другие. Например, у "Мессер¬шмитта" прямой впрыск горючего в цилиндры появился раньше, чем в наших моторах. И вот когда немцы начинали атаку, "Мессершмитт" давал полный газ и за ним появлялся черный дым. Создавалось впечатление, что он горит. А наш летчик думал, что попал, подтверждая факт попадания фотосъемкой. А вообще с приписками при Сталине и Жукове было так строго, что можно было и под трибунал залететь.
КОГДА ЦЕЛЬ ОПРАВДЫВАЕТ СРЕДСТВА
Сопоставляя все, что происходило в небе, не исключаю, что наши летчики по показателям сбитых самолетов могли отставать от немецких асов, но, конечно, не так значительно, как это представляют немцы, т. е. не в разы, а на какие-то проценты, хотя никаких документов даже на этот счет у них до сих пор нет. Вы спрашиваете: "Почему наши показатели могли быть ниже? Что, их профессионалы лучше наших?" Отвечаю: "Ни в коей мере!" Это подтверждают наши многочисленные мировые рекорды 30-х годов. Нам было чем гордиться в авиации: ученики Чкалова и Громова достойно продолжили и развивали школу своих небесных учителей на воздушных фронтах Второй мировой.
И если наши показатели ниже немецких, то это может быть еще и потому, что у нас и у немцев были в воздухе разные задачи. Главной нашей задачей, поставленной командованием, было неотвратимое обеспечение летчиками-истребителями воздушных операций тяжелым бомбардировщикам, штурмовикам, разведчикам и десантным самолетам. Индивидуальные воздушные бои чаще всего отходили у нас на второй план. И в то же время в случае прикрытия с воздуха наземных ¬войск, колонн, переправ, плацдармов и командных пунктов наши истребители не имели права уклоняться от боя даже с превосходящими силами противника. Однако, повторяю, главной задачей было защитить те наши "летающие крепости", которые решали исход сражений на земле.
У немцев же главной была другая цель. Они чаще всего летали "вольными стрелками" - охотниками за нашими прежде всего тяжелыми самолетами.
В конце концов в погоне за тактическими победами в небе они упустили все главные стратегические сражения на земле. Вот в чем была суть нашей "небесной политики". И, как свидетельствует история войны, наши воздушные полководцы оказались дальновиднее! Впрочем, если было надо, мы и в небе давали им по зубам так, что даже их самый главный суперлетчик Хартман был сбит нами аж 9 раз! Не говоря уже о втором, третьем, четвертом и пятом, которого, кстати, сбил я... Как, впрочем, сбил в 9-й раз и Хартмана, чем обеспечил ему на 9 лет отсидку в сталинских лагерях!
Между прочим, показательно и то, что меня как летчика ценили не по количеству сбитых самолетов, а по количеству сохраненных бомбардировщиков, штурмовиков и разведчиков. И я горжусь, что, сколько их ни сопровождал, ни одного не потерял. И еще что у нас ценилось особенно серьезно: это не то, чтобы выделялся ас-одиночка и все на него работали, а чтобы все члены эскадрильи были на равных, чтобы лучшие обязательно подтягивали до своего уровня остальных. Именно поэтому мою эскадрилью ставили в пример: у меня из 14 летчиков 11 (!) получили звание Героя Советского Союза, а кое-кто и дважды... Дело здесь было даже не в коллективности, а в том, что конечный суммарный итог абсолютно превосходил результаты врага. Лучшим свидетельством этому служит наша Великая Победа.
Об арифметике воздушных сражений в годы войны незадолго до своей кончины рассказал легендарный летчик. 
